«Кожа, в которой я живу»: Рецензия Киноафиши

Прежде чем читатель приступит к чтению данного текста, я должен снабдить его одним маленьким предостережением: поскольку о новом фильме Альмодовара решительно невозможно сказать ничего содержательного, не раскрыв при этом основные изгибы и тайны сюжета, – здесь проговорены те вещи, о которых зритель узнаёт лишь в середине и конце просмотра. Так что тому, кто еще не видел картину, лучше все-таки вначале ее посмотреть, дабы не приобрести запретное знание раньше времени и не оглашать затем интернет-форумы горестными воплями отчаяния и негодования.

Теперь наконец откроем занавес… Похоже, кинематографическая страсть Педро Альмодовара к всевозможным переодеваниям, обменам ролями и всеобщим гендерным карнавалам обрела свое логическое завершение. Надевать чужое платье в новейшую эпоху уже неинтересно – интересно надеть чужую кожу. Ибо, как заметил еще Поль Валери, кожа – самое внутреннее в человеке, и, как сказал автор Книги Иова устами сатаны, «кожа за кожу, а за жизнь свою отдаст человек всё, что есть у него» (Иов 2:4; эти слова, кстати, послужили эпиграфом к одному из «Кошмаров на улице Вязов»). Собственно, Альмодовар не первый облачает персонажей в кожу других людей: достаточно вспомнить, как коротал досуг Кожаное Лицо в «Техасской резне бензопилой». Однако в последнем случае смена кожи была чисто механической и ограничивалась актами физиологического дизайна на фоне яростной умственной отсталости. Альмодовар одевает героя в чужую кожу полностью, трансформируя не только его телесный покров, но и само устройство тела и, в данном случае отчасти, души: облик, пластику, мимику, чувства, наконец – пол.

Впрочем, одной лишь трансформацией дело не ограничивается. Изловив псевдонасильника (то, что в фильме называется изнасилованием, в кадре выглядит просто как обоюдное фармакологическое недоразумение), отчасти повинного в самоубийстве психически неустойчивой дочери главного героя, последний физически превращает парня в собственную дочь, точнее – в ее полную копию. После чего новосозданную деву насилует брат главного героя, после чего главный герой убивает брата, после чего насильник-дочь убивает главного героя и его мать, чтобы явиться в новом облике к своей возлюбленной-лесбиянке. До таких изощренных вершин комбинаторики поднимался разве что маркиз де Сад: «Он рассказывает, что знавал человека, трахнувшего троих детей, которых он имел от собственной матери, из коих одна была дочь, выданная им замуж за собственного сына, так что, вздрючив сию последнюю, он вздрючил свою сестру, дочь и невестку, а также заставил своего сына поиметь его сестру и тещу». Однако Сад был сатириком или даже, лучше сказать, сатиром; как замечает Ролан Барт, в основе этих бесконечных маркизовых сплетений и комбинаций лежит «упоение непрерывным изобретением, ликование по поводу непрестанных сюрпризов». Альмодовар, уже давно перешагнувший через хулиганскую эксцентрику своих ранних фильмов, претендует быть трагиком или, лучше сказать, трагедиографом. «Кожа, в которой я живу» снята без малейшей тени иронии, с масштабным надрывом и слепящей, как прожектора, сентиментальностью, с метафизической «картинкой», созданной усилиями блистательного оператора Хосе Луиса Алькайне. В сущности, это Эсхил, Софокл и Еврипид, перетолкованные и перемолотые в расколотом, утратившем идентификацию сознании третьего тысячелетия.

Vlad Dracula