«9 рота»: Рецензия Киноафиши
Один из персонажей «9-й роты» – художник, прозванный Джокондой, – цитирует слова Микеланджело о том, что творец лепит свое произведение, отсекая все лишнее. Сам Джоконда, в частности, идет на войну, чтобы прожить жизнь как совершенное полотно, шедевр реальности: на войне есть только главное – жизнь и смерть – и ничего лишнего. Авторы фильма искренне стараются следовать упомянутому принципу, но у них это не очень-то получается. Собственно, основная беда фильма – сценарий Юрия Короткова, который никак не может отрешиться от столь же «жизненного», сколь и примитивного блатного замеса, достаточно плотно укутывающего первую часть фильма полуромантическим-полунатуралистическим «пацанским» флером.
Во второй части, когда 9-я рота вступает в свой последний и решительный бой, времени на «жизненность» уже не остается, и тогда обнажается как раз то главное (помните: жизнь и смерть?), до которого сценарист так долго не может добраться. Батальные сцены, надо отдать должное Бондарчуку и его сподвижникам, сняты и смонтированы блестяще, с явным учетом богатого голливудского опыта, который в плане технического мастерства не худо было бы перенять многим отечественным подражателям боевиков и фэнтези Нового Света. Впрочем, не только правила боя вдохновляли режиссера: сцена, когда отправившийся в поход за спичками солдат бродит по кишлаку и натыкается в глубине очередного строения на скрытого медленно оползающей тенью старца, и другая сцена, когда маленький мальчик стреляет в спину улыбнувшемуся детской полуулыбкой десантнику, – явно из арсенала триллера, составившего в аналогичных раскадровках солидный боезапас предтечи «9-й роты»: «Афганского излома» Владимира Бортко. Иногда даже в мирных эпизодах авторам удается достичь мощного драматического накала: в этом плане особенно удачен образ контуженного в Афгане и переведенного в учебку прапорщика Дыгало (неожиданно сильная – смесь доверительности и агрессии с терпким послевкусием паранойи – роль Пореченкова, безусловно лучшая за всю его кинокарьеру). Однако отличие картины Бондарчука-младшего от того же, скажем, «Афганского излома» состоит в глубине и естественности символизации.
В «Афганском изломе» на фоне резни разворачивается духовная драма мести, раскаяния и отрешенности пополам с отчаянием, слитых в один бурлящий душевный котел. «9-я рота» – произведение в высшей степени витальное, поэтому центральной точкой символизации жизни (которая завершается с отправкой в царство смерти – Афганистан) оказывается массовое поклонение солдат, буквальное, с падением ниц и лобызанием колен, обнаженной местной нимфоманке, через, скажем так, руки которой прошел не один полк новобранцев и которую все тот же певец красоты Джоконда в порыве восторга именует Кипридой, вышедшей из моря. Трудно придумать что-либо более лишнее и неуместное, чем этот агрессивно выламывающийся даже из общей композиции фильма (все-таки телесное – еще не значит: органичное) коллективный сакральный акт. Вообще, половые коллизии, вроде метаний солдата, озабоченного проблемой двухлетнего охранения девственности своей новоиспеченной супруги, занимают слишком много места в полотне, которое вроде бы совсем о другом: финальный текст говорит нам о состоявшемся подвиге и победе, но в подвиге и победе нет места телу – это чистая воля. И вся панировочная шелуха, нагроможденная сценаристом в первой части картины, еще могла бы быть надлежаще принята, если бы дело кончилось характерным удивлением новобранца, «не все ли равно, кого мочить» в афганских ущельях и кишлаках.
Однако вторая часть подпадает уже под нераздельную юрисдикцию смерти, а между тем перерождения, перехода от юношеской глупости к героической воле нет. Этим, собственно, отличается кино Бондарчука-младшего от кинематографа Бондарчука-старшего, которому фильм и посвящен: в противоположность сражавшимся за Родину ополченцам Великой Отечественной поколение конца 80-х кануло в Афганистане, брошенное Родиной, так и не успев подготовить дух к тому, что ждет по ту сторону героической – как, впрочем, и всякой другой – смерти. Vlad Dracula